Съемочная группа прошла 5000 км по Русскому Северу в поисках «Атлантиды»

20 ноября 2014 12:16
Глеб Кузнецов

Съемочная группа документального фильма «Атлантида Русского Севера» исколесила Архангельскую и Вологодскую области в поисках нетронутой культуры этих мест.

Наш фильм рассказывает о судьбе Русского Севера — о том, как его било государство во все времена, как люди боролись здесь за свободу и о том, какой это трудный выбор — жить самому по себе, без навязанных идеологий, со своей тихой верой и надеждой на Бога и собственные руки. Мы расскажем о духовном выживании в современном мире, где пресыщенность стала большей опасностью, чем голод.

Все эти мысли были у нас сумбурными, но мы хотели докопаться до правды — у самих северян. Для этого мы собрали дружную команду из режиссера, оператора, сценариста, звукача и наших спутниц, и отправились на север. Главнейшей целью было остаться независимыми от цензуры, от формата каналов и от собственных предубеждений. А поэтому мы договорились, что в нашем фильме говорить будут только герои, а деньги на его создание мы попросим у людей. Все получилось — на сайте planeta.ru мы собрали 300 тысяч рублей, которых хватило на 30-дневную экспедицию при том условии, что члены съемочной группы работали «за идею». А вот что это за идея — предстояло выяснить в пути.

На севере нас ждали дауншифтеры — молодые семьи, бросившие радушные мегаполисы, пассионарные местные жители, создающие фермы, восстанавливающие церкви, волонтеры, приехавшие скоротать отпуск на реставрации памятников деревянного зодчества, профессиональные реставраторы, знающие север как никто, и главное — наши деревенские русские бабушки, те самые, что еще войну на плечах вынесли и которым все нипочем. В какие-то моменты кто-то из нашей группы восставал: мало чернухи, вон, Михалков и Кончаловский показывают руины и тоску, и славу имеют, а мы что — хуже?! Но приходилось смириться: за чернухой, видимо, в другие места надо ехать. На севере же уйма проблем, но безобразного уныния нет.

Мы колесили по деревням — благо всюду есть избы дачников, ключи от которых нам охотно отдавали. И снимали, снимали, снимали.

Тут уж мы оказались впереди всего кинематографа о русском севере благодаря «октокоптеру» — теперь можно с уверенностью сказать, что большинство северных храмов отсняты со всех самых необычных ракурсов. И нам пишут реставраторы — просят показать, как у них там крыша на шатре — не течет ли…

Прежде чем оказаться на севере, от упоминания о «русском народном творчестве» у нас портился аппетит — бутафорские кокошники, песни Надежды Бабкиной, софиты Кремлевского дворца съездов, бурные овации зала… мы были испорчены отечественным телевидением, к сожалению. Но что это за чудо — русские народные песни где-нибудь на берегу Северной Двины, под стенами старого храма, и когда поют их треснувшие старческие голоса с таким неповторимым говором!

Все естественное — прекрасно. Эти песни, русские печи, избы в шесть окон, костюмы, росписи, прялки. Во многих деревнях на севере благоденствуют музеи народного быта. Их создают предприниматели или деревенские идеалисты, да и избы многих дачников и приезжих из городов — замечательные островки старого мира. Другое дело — массовая пропаганда призывает коренных северян отказываться от всего старого. Носить бороду, любить народные танцы и музыку, чтить храмы — это для них что-то постыдное. «Че я, лох, что ли?» — такого рода рассуждения. И в обратном их могут убедить только горожане. В тех местах, где работают волонтеры, куда перебрались молодые семьи, люди начинают менять отношение — они видят, что версия жизни по образцам канала «НТВ» это вовсе не святыня, а попросту говоря — прямой путь в ад еще в этой жизни.

Старина на севере всюду — старинные храмы, предметы быта, сами дома, а в этих домах дореволюционные фотографии. В центральной России редко такое увидишь, на севере же сохраняется эта взаимосвязь, как ее ни жгли. Кто жег? Глупо все валить на одних большевиков — север был невыгоден всем. И для царской власти, и для большевиков, и для «демократической России» он слишком независим. Любая власть будет угнетать север. Патриарх Никон после своих реформ запрещал строить шатровые храмы, потому что форма взята из языческих времен. В XIX веке местную церковную архитектуру подчинили синодальным нормам. Ну, а большевики, конечно, пошли дальше — церкви сносились, крестьян раскулачивали, купцов и священников «выводили в расход». Но репрессии хотя бы понятны и, как считают некоторые диванные стратеги, не бывавшие на лесоповале, «оправданы экономически». А вот борьба с самой памятью — просто чудовищна. В деревне Рогачиха под Верховажьем был каменный храм — его снесли, жили купцы — их репрессировали, и была летопись длиной в 400 лет. Большевики в 1928 году собрали деревенских и у всех на глазах сожгли ее на костре. Чтобы не помнили.

Но ничего у них не получилось.

Север выстоял, хотя и побит. Храмы почти все полуразрушены, за исключением тех, конечно, что разрушены совершенно. Почему это так важно? Эти церкви стоили не помещики, не государство, их строили сами крестьяне — это символ народной жизни, самоорганизации, народного творчества. Сейчас деревни пустые, РПЦ не способна организовать в них приходы, а храмы-то деревянные — они гниют и уходят в землю, откуда пришли.

Спасать храмы каждое лето едут сотни волонтеров из крупных городов. Существует несколько организаций — и церковных и светских, — которые собирают деньги и ведут работы. Но и здесь ограничения: государство навесило на храмы таблички, мол, памятник архитектуры, но на большее денег нет. Но раз памятник — ремонтировать кому попало нельзя, уголовное преступление. Местные вообще, услышав, что проект работ будет стоить пару-тройку миллионов, опускают руки, ну, а волонтеры пытаются как-то выкрутиться. Один наш герой сказал, что государству не нужна деревня и север вообще — ими невозможно управлять. Другое дело: орда чиновников и заводских рабочих, живущих в бетонных общежитиях. Уволил их с работы, отключил им свет, и они покорны. А со свободным крестьянином как быть? Только по-большевистски к стенке ставить и остается. Поэтому волей-неволей, но государство додавливает эту вольницу, благо предшественники постарались, немного осталось.

Красота же и романтика на севере непередаваемые. Красотой и победим.

Величайший шедевр северного зодчества — Владимирская церковь в деревне Подпорожье под Онегой. Ее восстановление оценивается в 50 млн рублей. Совсем небольшие деньги для государства или частных инвесторов, вкладывающих миллиарды в футбольные клубы и прочую сиюминутную показуху. На примере этой церкви видно, что из себя представляет официальная пропаганда — столько разговоров о возрождении, о традициях, о собственном пути… Но что это за путь — бить геев, что ли? Вот он, тот самый русский исторический путь, как был, так и есть — порос беленой. Но и для оппозиционной точки зрения храм в Подпорожье — это парадокс. В просвещенной Европе такие шедевры берегут как зеницу ока. Норвежцы, например, свои кирхи. Наши же сторонники «европейского пути» только плюются — к чему им это старье? Поэтому — не верь, не бойся, не проси. И тебе поможет твоя собственная рука. Такие, наверное, девизы того севера, который еще можно разглядеть под толщей бетона.

Это только размышления и вопросы. Ответы на них могут быть у одних северян. Этому посвящено наше кино. Его съемки завершены. Идет монтаж, пишется музыка. Мы по-прежнему бежим от «данайцев, дары приносящих» и делаем независимое кино. Не от разума и добра, конечно, независимое.