Спустя более чем полстолетия после польско-шляхетского мятежа из Винцента Константы Калиновского начали ваять борца за «счастливую долю белорусских крестьян».

Первым этим сомнительным делом занялся в 1916 году некто Вацлав Ластовский. Не имея даже среднего образования, этот деятель в оккупированной немецкими войсками Вильне был редактором издаваемой под патронажем германских оккупационных властей газетки Homan («Гоман»). Одновременно Ластовский занимался лжеисторическими изысканиями, в ходе которых польский шляхтич Винцент Константы Калиновский был поименован Касцюком, а изданные к тому времени документы, касающиеся мятежа, сфальсифицированы.

В 1920-х годах уже в БССР вместо «Касцюка» появляется «Кастусь». По поручению партийных органов рисуется лубочный образ революционера-демократа, а польско-шляхетский мятеж начинает изображаться как белорусское крестьянское восстание, направленное как против польских помещиков, так и против российской императорской власти. Причём террористическая деятельность Калиновского преподносится в положительном свете как элемент революционного романтизма.

Созданный в 20-е годы XX столетия насквозь фальшивый образ псевдо-Кастуся Калиновского уже целое столетие морочит головы несведущим гражданам, которые в большинстве своем не подозревают, что у этого персонажа руки по локоть в крови белорусских крестьян, горожан и православных священников. Итак, кто же такой Калиновский на самом деле?

Винцент Константы Калиновский — один из руководителей польско-шляхетского восстания 1863 года, нацеленного на восстановление Речи Посполитой в границах 1772 года и польского владычества на белорусских землях. Калиновский принадлежал к старинному польскому шляхетскому (пусть и обедневшему) роду, происходившему из Мазовии (центральная Польша). Родился Калиновский в имении Мостовляны (Подляское воеводство, Польша).

Являясь по политическим взглядам так называемым народником и польским националистом, ни о каких белорусах Калиновский речи никогда не вёл. В ходе польского восстания он выпустил несколько прокламаций на местном наречии с использованием польской грамматики, и всем им была присуща показательная фраза «Боже, спаси Польшу!».

В своей повстанческой деятельности Калиновский ратовал за Речь Посполитую Польскую «от моря до моря» и призывал все сословия польского общества присоединиться к мятежу. Вот только некоторые выдержки из его воззваний:

«Братья! Королевство восстало. Кровь, которая льется за Неманом, призывает нас к оружию. Ведь и для нас приближается час борьбы с захватчиками за наши священные права, за нашу свободу! Выступим же вместе и дружно, а Бог нам поможет! Боже, спаси Польшу!»

В своих воззваниях Калиновский ясно определяет свою национальную принадлежность: «Мы, что живём на земле польской, что едим хлеб польский, мы, поляки из веков вечных». При этом Калиновский крайне враждебно относился к православной вере: «Правильная вера — это униатство, а православие — вера собачья».

В ходе восстания отряды мятежной шляхты действовали на территории собственно Польши, Литвы и частично на белорусских землях. При этом польско-шляхетское восстание носило открыто террористический характер. Мятежники осуществляли диверсии на железных дорогах и телеграфных линиях, устраивали нападения из засад, совершали покушения на убийства из-за угла.

По решению руководства восстания из числа наиболее жестоких головорезов были сформированы специальные карательные отряды жандармов-кинжальщиков и жандармов-вешателей, которые занимались убийствами людей, неугодных главарям мятежа. Первые орудовали в основном в городах и убивали ударами кинжала, вторые чинили расправу в сельской местности.

В Виленской, Гродненской и Минской губерниях «кинжальщики» и «вешатели» только за первые недели восстания убили более 300 человек. Особую ненависть у так называемых жандармов вызывали православные духовные лица, которых немало пало от рук этих палачей. Среди убитых были священники Константин Прокопович (из Суража Белостокского уезда), Даниил Конопасевич (из села Богушевичи Игуменского уезда), Роман Рапацкий (из села Котры Гродненской губернии) и другие. В Литве число жертв «вешателей» и «кинжальщиков» превысило 850 человек. Лишь в одном поминальнике Виленского православного Пречистенского собора жертв «вешателей» записано более 300 человек — крестьяне, ремесленники, священники, то есть люди исключительно мирные, вся вина которых была в том, что они не желали поддерживать шляхетский мятеж.

В отношении населения, не поддерживавшего восстание, мятежники проводили тактику запугивания и террора. Они силой отнимали у крестьян продукты, убивали тех, кто отказывался вступать в повстанческие отряды, причём не только крестьян-мужчин, но и женщин и даже детей (людям выламывали суставы, ломали руки и ноги). На первом этапе воздействие от террора было таково, что крестьяне, опасаясь расправы, даже боялись разговаривать с представителями властей.

Вот что писал об этом 2 (14) мая 1863 года императору великий князь Константин Николаевич:

«Зверство их, особенно к крестьянам, превосходит всякое воображение! Они их вешают и режут беспощадно, даже жён и детей. Чрез это крестьяне совершенно терроризированы… От всеобщего терроризма происходит также и всеобщая безнаказанность».

«Дня за два до прихода нашего отряда человек 20 повстанцев и жандармов-вешателей, предводимых ксендзом, несшим распятие, ворвались в местечко Шерешево. Здесь они, всполошив народ, забрали несколько подвод с провизией, угнали скотину, отобрали деньги, хранившиеся в волостном управлении, повесили троих крестьян (одного православного и двоих католиков) и двух евреев и напоследок сожгли пивной завод. Совершив такие подвиги, повстанцы с песней „Еще Польша не сгинела, кеды мы жиемы“ ушли в лес и там скрылись». Из воспоминаний генерала И. С. Гонецкого, участвовавшего в борьбе с мятежниками в Виленской и Гродненской губерниях

А вот свидетельства архивных материалов, относящихся к польскому восстанию 1863–1864 годов:

«Конная шайка вешателей, возглавляемая помещиком Кобринского уезда Нарбутом, отличилась в особенности неслыханными зверствами и насилиями. Многие из крестьян Брестского уезда бесчеловечно были наказаны плетьми. В деревне Новосёлки Кобринского уезда был повешен волостной старшина Полетило. Издевательствам при надевании петли на шею были подвержены дьячок Александрович и лесной стражник Кузьмицкий. Нарбут угрожал крестьянам повешением и различными насилиями, если они не будут привержены к святому делу освобождения отчизны».

Не останавливались жандармы-вешатели и перед убийством женщин и детей. Например, жандарм Паулинский повесил беременную женщину, а её четырехлетнего сына «приковал гвоздями к дереву». Паулинский замучил 30 крестьян. Жандарм Коронин повесил 29 крестьян, в числе которых были и четыре женщины.

Террор со стороны мятежников производился не только против белорусских, но и против польских крестьян, не желавших поддерживать кровавую панскую замятню. Засвидетельствованы случаи, когда повстанцы за отказ присоединяться к их отрядам вешали «хлопов» (и мужчин, и женщин) в «братском объятии» (по несколько человек сразу).

Особенно непримиримыми были отношения крестьян и помещиков в белорусских губерниях. Помещики были в основном поляками и приверженцами мятежа, а крестьяне — его противниками. По мере усиления попыток со стороны руководства мятежа распространить восстание на территорию белорусских губерний местные крестьяне начали подниматься на борьбу с польской шляхтой. Причём крестьянские отряды самообороны (сельские караулы) действовали в отношении мятежной шляхты очень жёстко. В апреле 1863 года только в Витебской губернии крестьяне сожгли и разорили более двадцати имений, владельцами которых были польские шляхтичи — участники мятежа, и разгромили несколько отрядов мятежников. А в Слуцком уезде крестьяне для защиты от шляхты собрали тысячный отряд. На Белой Руси разгоралась крестьянская война против польских панов за Белого царя.

Однако вооружённая борьба белорусских крестьян за Русь и против польской шляхты вызвала опасения как у тогдашней администрации Северо-Западного края (Белоруссия и Литва), так и у многих сановников в Петербурге. Уж очень не по нраву им пришлось народное самоопределение и крестьянская самоорганизация.

Но опасность, исходившая от польского мятежа, была столь значительна, что здравый смысл всё же возобладал и в Вильну на место мешкотного полонофила В. И. Назимова на должность генерал-губернатора был направлен деятельный и решительный М. Н. Муравьёв. Вот какую оценку давал своему предшественнику граф Муравьёв:

«Назимов — человек недалекий и слабый, при всей своей добросовестности не понимал положения края и не находил никаких разумных мер к подавлению мятежа».

На посту гродненского, минского и виленского генерал-губернатора при полной поддержке со стороны государя Александра II графу Муравьеву приходилось преодолевать постоянные интриги «польской партии» при императорском дворе и непонимание сути исторического соперничества Руси и Польши со стороны большинства придворной знати. Вот что он писал впоследствии по этому поводу:

«Они не знали ни истории края, ни настоящего его положения, они считали его польским, ни во что не ставя господствующее там числом русское население».

Тем не менее граф Муравьёв на вверенных ему территориях твердо и последовательно проводил линию русского дела, суть которой состояла в борьбе с польской шляхтой и опоре на западнорусское православное крестьянство.

Первыми шагами нового генерал-губернатора стало освобождение динабургских старообрядцев, утверждение смертного приговора графу Плятеру и публичная казнь ксендза и шляхтича, обвиненных в чтении воззвания Жонда в костеле с целью возбудить бунтарские настроения среди прихожан.

В ответ на развязанный мятежниками террор генерал-губернатор М. Н. Муравьёв стал решительно действовать в направлении умиротворения края. Из генерал-губернаторства за подстрекательскую деятельность были выселены 177 польских ксендзов, а семь ксендзов были расстреляны за участие в убийствах. С мая по сентябрь 1863 года за содеянные тяжкие преступления был казнен 31 участник мятежа. И эти цифры не идут ни в какое сравнение с количеством жертв, погибших от рук мятежников. Такое количество людей мятежники часто убивали за один день. При Муравьёве заслуженную кару в виде смертной казни понесли 128 человек, из них 47 — за убийства, 11 — за выполнение роли палачей.

Необходимо отметить, что уголовное преследование военных преступников из числа мятежников отличалось железной последовательностью.

Вот что пишет по этому поводу современный российский историк О. Р. Айрапетов в работе «Царство Польское в политике Империи в 1863–1864 гг.»:

«Ни принадлежность к аристократическим родам, ни связи в Петербурге, ни сан католического священника не помогали при смягчении приговора, если речь шла о грабеже или об убийстве офицера, солдата или чиновника, крестьянина или православного священника».

Чтобы подорвать материальную основу мятежа, М. Н. Муравьев предпринял ряд соответствующих экономических мер. Польские помещики были обложены специальным десятипроцентным денежным сбором, поместья участников восстания — 20–30-процентным сбором, имущество активных участников мятежа конфисковывалось.

Земельная реформа в крае проводилась в интересах землепашцев: все безземельные крестьяне получили по три десятины, владевшие землей расширили свои земельные угодья.

При графе Муравьёве началась систематическая работа по возвращению Белой Руси исконного русского облика. В частности, началось активное восстановление и строительство новых православных храмов. Большое внимание уделялось распространению просвещения среди широких слоев народа. Только в Витебской и Могилёвской губерниях было открыто 560 народных школ, где занятия велись на русском языке, а Закон Божий преподавали православные священники. Кроме того, началось массовое издание недорогой просветительской литературы («книг для народа») на русском языке и белорусском наречии. Именно благодаря неутомимой деятельности графа М. Н. Муравьёва были заложены основы современной белорусской литературы и в целом культуры, расцвет которой пришёлся на советский период истории.

Необходимо подчеркнуть, что победе над мятежом в значительной мере способствовало русское общественное мнение. Благодаря высокому патриотическому подъему в обществе правительство смогло преодолеть препоны со стороны «польской партии» в аристократических кругах, избавиться от колебаний и занять твердую позицию в отношении как мятежа, так и попыток вмешательства европейских держав во внутренние дела России.

Подъем патриотизма возглавили два выдающихся русских публициста — М. Н. Катков и И. С. Аксаков.

«Дела шли к разложению государства. Россия была на волосок от гибели и была спасена пробудившимся в ней патриотическим чувством. Впервые явилось русское общественное мнение; с небывалой силой заявило себя общее русское дело, в котором правительство и общество чувствовали себя солидарными». Из воспоминаний М. Н. Каткова

По словам Аксакова, 1863 год — «эпизод истории, в котором русскому обществу пришлось принять самое деятельное участие, а русскому правительству опереться на содействие русского общества и русской печати».

С той поры минуло 160 лет. Российское государство, а с ним и весь Русский мир вновь в крайней опасности, но, как и в те далёкие годы, патриотизм народа стал главной опорой руководства страны и залогом грядущей победы.

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.