+15
Сохранить Сохранено 7
×

Тюремные университеты: нужна ли стаду свобода


Тюремные университеты: нужна ли стаду свобода

Нужна ли свобода © Михаил Салтыков/коллаж/Ridus.ru

В строю я вижу шагающую массу в одинаковой одежде, во многом схожую в лицах. Не гордых от своего предназначения бойцов спецназа и не радостных от своих достижений спортсменов, а обезличенных людей, живущих в постоянной тревоге. Чуть свободнее себя чувствуют поводыри, что ведут наш строй в баню, на обед или в клуб. Но их свобода — это лишь иной покрой робы, разрешённый куратором чубчик, да щёки, что так контрастны среди острых скул. Но и в их глазах мелькает страх, когда мимо проходит настоящий пастух, тот, у кого есть законное право на плеть.

Среди них очень мало симпатичных, привлекательных образов. Такие лица я видел на картинах Босха. Одутлые, с кожными болячками, сморщенные, пропитые и проколотые, красные, жёлтые и синюшно — бледные, с гнилыми зубами или вовсе без них. Конечно же, такие искореженные жизнью лица не у всех. 

Есть и те, что следят не только за кем-то, но и за собой. Ухоженных зеков единицы, взгляд выхватывает их из толпы — как правило, это активисты, то есть осуждённые, сотрудничающие с администрацией. У них возможностей больше, и «актив» не стесняется ими пользоваться.

Исправительная колония
Исправительная колония© ИТАР-ТАСС/ Станислав Красильников

Я разглядываю зеков, сравниваю их друг с другом и спрашиваю себя: «Неужели они не хотят иметь больше свобод, хотя бы не отпрашиваться в туалет». Меня всё ещё не отпускает недавнее открытие — в инвалидном отряде лагеря деды под шестьдесят отпрашиваются у молодых зеков в туалет. Без разрешения нельзя, хоть обоссысь. Некоторые зеки, бывает, не выдерживают, на проверке пускают «струю в строю». Опера потом, конечно, ругают активистов, а вдруг комиссия? Но правила не меняются, деды продолжают тянуть руку вверх. И без анонимных соцопросов ясно, что распоследний человечишка здесь хотел бы кушать лучше, спать дольше, страдать меньше. Тем не менее сотни полуголодных осужденных сидят в вечном напряжении и не ропщут.

Вылезти из овец тут можно либо в овчарки, либо в гарем. Но и это не просто. Овцепасов в отряде немного, а пастух и вовсе один. Должности забронированы, пайки лимитированы, очередь на белоснежные носки расписана. У большинства карьерный рост активиста долог, но у иных стремителен. Последние отличаются рвением услужить, желанием доносить, склонностью угнетать. И, конечно же — безоговорочной лояльностью.

К моему удивлению, здесь многие уверены, что всё это нормально и так и должно быть. Что только так и может быть. Таких большинство как среди администрации, так и самих осуждённых.

Исправительная колония
Исправительная колония© ИТАР-ТАСС/ Станислав Красильников

Мне повезло, мне есть с чем сравнивать. Я был там, где такая же масса неповоротливых и безынициативных лодырей — «туристов», — желающих только есть, спать, играть и совокупляться на свиданках, жила куда как свободнее и счастливее моего нынешнего окружения. Если же человек хотел развиваться, возможностей было предостаточно.

Условная демократичность тех правил и договоренностей, придерживаясь которых существовала моя прошлая «чёрная» колония, позволяла зеку перестать деградировать и начать заниматься любым делом по своей душе. И если его увлечённость шла во благо коллектива, то и блага самой личности росли многократно. Конечно, и там были свои овчарки и свои пастухи, но их всех выбирали на общих собраниях и на их возможный беспредел существовала заранее оговоренная управа. Любые действия вне установленных правил могли стать поводом к наказанию по инициативе самого слабого представителя «мужицкой» массы.

Пусть зачастую и лицемерно, но массе предоставлялась возможность выбора условий жизни. И эта относительная свобода позволяла каждому зеку выбирать не только как жить, но даже и как умирать: в зале от спорта, в бараке от лени, в библиотеке от учёбы или в промзоне от работы. Никто никого никуда насильно не гнал и делать что-либо не заставлял. И это было основное достоинство той условно демократичной системы управления массами в «чёрном» лагере, что так разительно отличалась от местной, якобы безальтернативной.

Исправительная колония
Исправительная колония© ИТАР-ТАСС/ Станислав Красильников

В нашем краснознамённом лагере практически все словно зомби. И за лучшую, более свободную жизнь они рискнуть не готовы не то, что здоровьем или жизнью, но хотя бы своими малыми благами, что им швырнули с царской милостью из недоеденного.

Я уверен, что дело не в местных особенностях сибирского менталитета, а в самой массе современных зеков. Большинство никогда не рвётся отстаивать свои права и, тем более, свободы. Люди и на воле хотят жить не свободнее, а комфортнее, иметь не право выбора, а пусть и унизительный, но стабильный покой. И когда жвачные заезжают в лагерь, они здесь ими и остаются. За стадом овец я ежедневно и наблюдаю.

Стоит ли угнетённая масса свободы? Нужна ли она им? Даже банальная свобода выбора — это для них ответственность, но где и когда овечки желали ответственности? «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день готов идти за них на бой» — это не о современном каторжанине, это о тех единичных исключениях, что гниют или сохнут в изоляторах и на «больничках».

В детстве книги учили меня: помоги страдальцу! Но если он не просит об этом? А если сам страдалец не готов и волос отдать за жизнь без страданий? А если таковые — все вокруг меня?

И я просто смотрю на них…


  • Телеграм
  • Дзен
  • Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.

Нам важно ваше мнение!

+15

 

   

Комментарии (0)