Майским вечером я сидела на скамейке во дворе, ломала пополам сигареты и пуляла их в стоящую рядом урну. Я часто так развлекалась, особенно когда нужно было обдумать что-то важное. Никакого смысла в этих действиях не было, но в том и крылся их смысл — отвлечься пустым занятием от гнетущих мыслей. Моя скамейка скрывалась от двора и дороги за пышными кустами диких роз и сирени.

Сквозь их ветви я могла разглядеть «внешний» мир — тротуар, машины, прохожих, меня же в густой тени видно не было. За это я и любила это место и сбегала туда при любой возможности. Увлекшись ломанием сигарет, я не заметила, как ко мне на скамейку подсела женщина.

— Как тут хорошо, — вздохнула она, стукнув палкой о кованую ручку скамейки. — Найдется сигаретка? Или переломала все? — спросил она, рассматривая меня.

На вид ей было лет шестьдесят. Мышиного цвета пальто, розовый вязаный берет, старомодные ажурные перчатки, то ли антикварная, то ли самодельная огромная, во весь воротник, брошь.

Женщина держала спину прямо, говорила тихо, но четко, и это все, как мне показалось, выдавало в ней как минимум учителя. Не желая начинать разговор и делить с кем-то свой спрятанный от мира уголок, я молча протянула ей полупустую пачку.

— Я две возьму. Нет, три, — подумав, сказала женщина. — Никак курить не брошу. Уже и сына просила, и внука: прячьте от меня сигареты. Они прячут, а я нет-нет да вот попрошу у кого-нибудь, — вздохнула она. — А зажигалка найдется?

Я протянула ей зажигалку.

— Да вот в церковь иду, грехи отмаливать, — продолжила она, прикуривая. — Да лечиться от этой бесовщины, — показала она взглядом на сигарету. — Ты была в той церкви? — кивнула она на угол дома, виднеющийся из-за куста сирени. — Чего молчишь-то, немая? — сочувственно посмотрела она на меня.

За этим домом действительно была церковь. Не обычная — с куполами и колоколами, а неприметная квадратная постройка в три этажа, больше похожая на барак. Слава об этом месте ходила дурная, говорили, что там на сходки собираются сектанты. И в нашем дворе, и в паре соседних на фонарных столбах висели желтые таблички с текстом «Избавим от душевной слабости, физической немощи и вредных привычек» и стрелкой, указывающей, как пройти к месту избавления.

— А по вам не скажешь, — зачем-то протянула я, собираясь уходить.

— Не умничай! Там знаешь как хорошо! Там все демоны вмиг усмиряются! Я тоже не верила, а вот уже третий год хожу — ни одну службу субботнюю не пропустила! — затараторила женщина. — А то со мной пойдем. Пойдем, там и тебе помогут! — не унималась она.

Я встала и медленно пошла прочь. Выйдя на тротуар, я оглянулась: женщина, продолжая что-то громко, но неразличимо бормотать, докурила сигарету, взяла свою палочку и направилась в сторону церкви.

Я много раз давала себе обещание, что в выходные я — обычный человек с обычными человеческими потребностями и делами, а не журналист. Но, видимо, журналистика — это действительно стиль жизни и ряд профессиональных качеств, превратившихся в привычку похлеще курения, и просто так ее от себя не оторвешь.

Я посмотрела на часы, прикинув, сколько времени может занять «разведка», на которую меня неистово потянуло отправиться вслед за женщиной. Несмотря на палочку, она передвигалась довольно резво и уже успела перейти часть двора и дорогу. Я отправилась следом.

Она подошла к церкви, на козырьке крыши которой блестели металлические буквы: «Центр духовной помощи», и остановилась около ступеней. Вокруг было тихо и безлюдно. Я заняла наблюдательную позицию под тополем, растущим около церковной ограды, и принялась ждать.

Не успела я заскучать, как из-за угла церкви появилась что-то монотонно бубнящая толпа — человек 50. Все босиком и с опущенными головами.

Женщина, разувшись, присоединилась к ним, и толпа стала «затекать» в здание. Дождавшись, пока за дверями скроется последний «прихожанин», я последовала те же маршрутом. Но дверь — тяжелая, железная, с домофоном — была наглухо закрыта. Я нажала кнопку звонка.

— Кто? — прохрипело из динамика.

— На службу, от своих отбилась, — сказал я.

Дверь щелкнула — я вошла. Но толпы уже и след простыл. Передо мной пустовал вполне себе чистый кафельный коридор, нашпигованный под потолком камерами. За стойкой охраны маячил внушительного вида мужчина — в барах такие работают вышибалами.

— Я опоздала, могу пройти в зал? — на всякий случай спросила я, хотя все мое существо приказывало мне уносить отсюда ноги.

— Можете, — ухмыльнулся он и показал рукой на стеклянную затонированную дверь зала. Я тихо ее открыла, надеясь незаметно просочиться на службу и слиться с толпой. Но, несмотря на мои шпионские ухищрения по бесшумному перемещению себя в пространстве, на меня обернулись, наверное, все.

— Неверная! Верные не смеют опаздывать! — донесся до меня шепот тех, кто стоял рядом с дверьми. Их ропот волной пронесся по толпе и дошел до пастыря, проповедника, предводителя или кто он у них, возвышающегося над толпой за блестящей в свете софитов золотой трибуной.

— Неверная! — в микрофон констатировал он и, выкинув в мою сторону левую руку с выставленным указательным пальцем, крикнул: — Помазать!

Ко мне из темного угла зала поспешил вышибала с золоченым кубком в руках.

— Руки! — рявкнул бугай, протягивая мне емкость. Но я, наученная ни при каких условиях не трогать, не пить и не нюхать то, что мне неизвестно, молча покачала головой.

Тогда вышибала опустил свои пальцы в кубок, давая понять, что это как минимум не серная кислота. Но я не спешила давать ему руки. Разозлившись, он обрызгал меня какой-то терпко воняющей жидкостью. На этом прихожане и их предводитель, наблюдающие за «помазанием», успокоились и, потеряв ко мне всякий интерес, продолжили свою службу.

Центр духовной помощи, судя по оформлению зала, оказался евангельской церковью. В зале все было кричаще помпезным — от здоровенного, двухметрового позолоченного креста на сцене до стоявших там же черных бархатных кресел-тронов. Стены были перетянуты шелковыми полосами, между завешанными жалюзи окнами горели в канделябрах свечи. На обитых красной тканью тумбах вдоль сцены виднелись цветы.

В зале густо пахло парафином, не очень хорошими духами и валерьянкой. Прихожане переминались с ноги на ногу в полутрансе, слушая несущуюся со сцены проповедь. А я их бесстыжим образом разглядывала. В основном там были женщины лет пятидесяти и с десяток мужчин такого же возраста. Рядом со мной — слева и справа — встали две женщины. На их бейджах я прочитала: «Прославленный служитель».

— Читали ли вы Библию? Что вы знаете о Библии? Что там сказано о демонах? — кричал проповедник. Он метался по сцене, оставив свою трибуну, в ярком луче прожектора, и я разглядела в нем мужчину яркой азиатской наружности. — Демоны! — кидал он в толпу. — С вами пришли демоны! Вы пришли избавиться от демонов! Да будет молитва! — выпалил он, вскинув руку с микрофоном вверх.

Толпа загомонила, подняла руки вверх, сомкнула их на головах, опустилась на колени. К каждому подошел «прославленный служитель», взял страждущего за голову, и стал орать в уши какую-то абракадабру в духе «изыди, сатана!» во все горло, так, будто сам был им одержим.

Я не стала следовать телодвижениям толпы, но ко мне тоже подошел служитель и припечатал свою ладонь мне ко лбу.

— Изыди, сатана, изыди!!! — кричал он мне в ухо так, что скорее из него изошла бы барабанная перепонка.

— Хорошо, спасибо, мне кажется, все уже изошло, и я изойду, — отодвинула я от себя служителя и, развернувшись к выходу, уткнулась в охранника.

— До конца молитвы никто не выйдет! — отрезал он и недобро засмеялся.

— Ребят, у вас и так проблемы, — кивнула я на беснующуюся толпу, — зачем вам еще? — многозначительно посмотрела на вышибалу я.

Он закашлялся и подозрительно легко уступил дорогу. Правильно, никогда не знаешь, чем занимается человек, который намекает тебе на проблемы.

В дверях я посмотрела на толпу — люди кричали, плакали, стенали. Кто-то катался по полу, кто-то безразлично сидел, покачиваясь. А проповедник издавал в микрофон какие-то животные звуки.

Я вышла в коридор, надеясь никого там не встретить. Но к залу направлялась одна из служительниц этого места.

— В жертву кого-то планируется принести? — спросила я, преградив ей дорогу.

— Какую жертву? — испуганно посмотрела она на меня.

— Кролика, ягненка, цыпленка… человека, — перечислила я.

Девушка замялась, не найдя что ответить, и робко рассмеялась:

— Вы если не из этих, то забудьте, что здесь были. У нас и так проверки каждую неделю, полиция интересуется. Тут ничего противозаконного не происходит — люди приходят сюда выплеснуть свои страхи, эмоции, боль, — торопливо заговорила она.

— И что полиция? — прервала я ее.

— Да ничего. У нас же ничего противозаконного не происходит! — повторила она.

— То-то у вас и дверь пудовая, и камер на три студии «Мосфильма» хватит, и охранников целая рота — хороша церковь! — перечислила я.

— Да фигня, конечно, все это, — вздохнула девушка. — В жертву никого не приносят — и ладно! — выпалила она и юркнула в зал.

Фигня не фигня, жертвы не жертвы, а через недели две я снова оказалась неподалеку от этой церкви. Подошла ближе и вместо букв на козырьке «Центр духовной помощи» увидела только арматуру. Зато во всю дверь табличка: «Сетевая косметика». То ли евангелисты так переименовались, то ли все же накрыли эту секту, да слава про то трехэтажное здание по типу барака до сих пор ходит недобрая…

Источник

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.