Как-то в Лефортово я прочитал биографию американской журналистки Нелли Блай. Известной она стала после того, как под видом сумасшедшей внедрилась в клинику для умалишённых и провела там десять дней. После своего вызволения она выдала серию репортажей, что смогли повлиять на изменение всей системы психиатрических клиник того времени.

Благодаря ей я и завёл тюремный дневник. Я представил себя репортёром несуществующего издания, редактор которого отправил меня в служебную командировку.

Мои первые репортажи из желудка системы доставили этой самой системе такие неудобства, что я вдохновился и не переставал писать уже до самого освобождения. Впрочем и после тоже. Вот только у моего главного героя командировка была чуть дольше, чем у его американского прототипа.

Десять дней Нелли Блай vs десять лет Тони Флай.

***

В «чёрном» московском СИЗО «Медведково» я ожидал этап две недели. Всё это время я «гонял дороги», учился плести «коней» и «застреливался» ими для связи с соседними камерами. Паял «малявы» и «мойки» в целлофан, прятал «запреты» от будущих «шмонов», пилил решётку одним сантиметром полотна и наблюдал за тем, как делают хитрые тайники — «курки». Распускал свои шерстяные носки со свитером, мастерил крепкие верёвки, впаивал в зубные щётки кусочки опасной бритвы, затачивал об плитку оторванные от шконки листья железа для будущих заточек.

К путешествию в лагерь я готовился как к долгому походу в горы. Постигая опыт бывалых зеков, я прятал швейные иглы в обложки книг, опасные лезвия в подошвы ботинок, сим-карты с деньгами в желудок, Дневниковые записи я заблаговременно передал на волю, и мои баулы были полны чая, сахара и сигарет.

И тем не менее, когда утром в «кормушку» объявили список этапников с моей фамилией, я расстроился.

За две недели жизни в среде АУЕ* я не так уж много узнал о «чёрной» системе арестантской взаимопомощи и тем понятиям, по которым жила блатная верхушка изолятора. Возможно меня ждёт такой же «чёрный» лагерь, как и это СИЗО и там я смогу полноценно заполнить дневник своих наблюдений, однако все как один утверждали, что тюрьма и лагерь — это разное. Так что я попрощался с сокамерниками и снова отправился навстречу приключениям.

И первый в моём путешествии «столыпинский вагон» увёз меня из Москвы в Ярославль.

Каждого осуждённого в дороге сопровождает его личное дело. Оно передаётся администрацией СИЗО конвойным, от них с рук на руки администрации этапных централов, потом снова конвойным и, в конце-концов, проехав полстраны или всего десяток километров личное дело вручается администрации лагеря.

В большинстве своём личное дело — это коричневый бумажный конверт формата А4, где помещается приговор, обвинительное заключение, медицинская карта и справки оперотделов изолятора. Моё личное дело было целой коробкой из-под бумаги для принтера. В дороге при перекличке, перед обыском или выводом из вагона, конвойный всегда добирался к моему личному делу в последнюю очередь. Цокал или восклицал от удивления, вчитывался в анкету, удивлялся тогда ещё малоизвестной статье за экстремизм и уделял шмону или общению со мной большее количество времени, чем для моих попутчиков.

Один из конвоиров, уже в дороге, подошёл к моему столыпинскому купе и через решётку показал перстень с символом, что уже тогда был наколот за моим ухом. «Держись!», — сказал он и добавил: «Боги с тобой!»

Я скрупулёзно занёс такое необычное и своевременное напутствие в дорожный дневник, и принялся изучать содержимое сухпайка.

«Сухпай» — это картонная коробка с сухой кашей, сухим супом и не менее сухими галетами. Но там есть чай, сахар и кисель — на что жаловаться? Одна коробка на сутки пути. По количеству коробок, выданных на руки, зек судит, долго ли его будут везти до следующей пересадки.

Более всего этапника беспокоит его конечный пункт назначения. Далеко ли увезут от родственников и смогут ли они приезжать на свидания? Какой в лагере режим: «чёрный» или «красный»? Бьют ли при поступлении? Заставляют ли мести плац? Отпускают ли по условно-досрочному?

Интересует и время в пути, бывает, что этап затягивается на месяцы, а всё это время человек будто пропадает из поля видимости родни, адвокатов и правозащитных организаций. За время пути с ним может произойти всё что угодно, и эта неизвестность пугает даже бывалых.

Пункт назначения прописан на обложке каждого личного дела, и любой конвоир мог бы подсказать арестанту о его будущем месте отбывания наказания. Но это служебное преступление, а зекам веры нет, для них сделаешь поблажку — начнут шантажировать, захотят большего, и конвой делиться информацией не спешит даже за взятку — отшучивается или просто врёт.

До первой пересадки ехали мы недолго, уже к вечеру я с вещами под хрип овчарок перепрыгивал из «столыпина» в автозак. Холодно и любопытно. Местные конвоиры не отмалчивались — мы прибыли в Ярославль, и вездесущие грузинские «бродяги» радовались, ведь ярославский централ был известен своим «чёрным ходом».

И правда, круглосуточные «дороги», брага под койкой и любые «запреты» в централе были доступны за небольшие по московским меркам деньги. Встречали нас чифиром и анашой. И пусть бытовые условия были практически на нуле: протекающий потолок и ржавая вода из-под крана, заплесневелые стены и гнилой пол, грязь и холод, но путешествие уже не казалось столь пугающим, как-никак «ход АУЕ», а значит можно позвонить адвокату, успокоить родителей, обозначить своё место пребывания и даже «выгнать» на волю путевые записки.

Впереди была всё та же неизвестность, но удачное начало этапного путешествия прибавил смелости моему внутреннему репортёру, и я почувствовал себя бывалым этапником.

________________________________________

* АУЕ — запрещенное в России движение

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.