Приятно, когда твои буквы изучают те, для кого они и предназначены.

***

Когда-то в «Лефортово» мои тексты читали только некоторые соседи по камере. Но стоило им просочиться сквозь строгую цензуру на волю, как буквами заинтересовались не только подписчики моего блога, но и следак с его высокопоставленным начальством. Я ведь и о них писал.

Бедным конвойным приходилось перелопачивать груды никчемных судейских бумажек, но ручейки букв текли и текли на волю.

В начале этапного пути я забыл в камере «Медведей» тетрадь со своими наблюдениями об этом незабываемом московском СИЗО. Ее долго пытался вытащить один хороший человек, напрягая кучу связей. Вытащил, но сначала тетрадь прочитал весь «продол» и уже хотел передать ее на главный корпус «старшим братьям», но я взмолился, и ее отдали.

В Тюменском ШИЗО я писал на туалетной бумаге кусочком грифеля, что по прибытии прятал во рту. К сожалению, огромный кусок этапных наблюдений забрала себе соседка этажом ниже в одном из этапных централов. Понравились рассказы о любви, решила оставила себе. Но о ливанском работорговце я все же «выгнал текст на волю», что забавно, тоже через женщину, но уже в погонах.

В «краснознаменном» лагерьке я писал только о прошлом. Эти рассказы спокойно уходили по фсиновской почте, но читали их: явные агенты, тайные агенты, начальник отряда, иногда начальник начальников отрядов, куратор-оперативник, цензор-оперативник, иногда начальник оперативного отдела, иногда дежурный по смене и всегда обычные зэки.

Когда читателей среди зэков, по мнению оперативников, стало чересчур много, мне пригрозили писательским забвением, и я стал шифроваться более тщательно. Тетрадки с буквами носил в рукаве и передавал их также в рукав.

В изоляторе я перестал писать о прошлом и взялся за настоящее. Похоже, операм любопытно было, о чем я буду писать, и мне позволили пару часов в день вести дневник. Факты и мысли я шифровал, пропуская их сквозь мысли своих эмоций, но на выходе получался столь забавный «Психометраж», что у меня быстро появились (по)"читатели" среди работников изолятора.

Некоторые инспекторы, заступив на смену, интересовались в «кормушку»: «Мухачёв, есть что новенькое?» Они без стеснения читали мой дневник и обсуждали со мной что-то им особенно интересное.

Где-то за полгода до освобождения я в письмах стал изредка упоминать, что если мне не отдадут мои тетради, то я не уеду, а поставлю палатку напротив входа в лагерь и буду там жить до тех пор, пока мне не вернут мои записи.

Возможно, эти буквы дошли до чьего-то высокопоставленного сердца, и мои записульки вручили мне перед выходом на руки. Правда, новопоставленный опер, хороший, кстати, на тот момент человек, пожаловался мне, что всю ночь ему пришлось читать какую-то жуткую «пургу» в нескольких блокнотах мелким почерком. Когда я сказал, что это мои скрупулезно записанные сны за восемь лет отсидки, он почему-то расстроился.

Освобождение — это соцсети, «Проза.ру», «Ридус»… тысячи беглых просмотров, иногда приятные отзывы. Как вдруг…

***

Связался со мной старый знакомый. Мотает сейчас срок на одном из «черных» лагерей РФ.

Рассказал, что у них мои рассказы популярны, а блаткомитет на днях распечатал пару текстов для сходки. Зачитали мужикам и резюмировали: «Слушайте и знайте, как сидят на других зонах, цените что имеете и скажите спасибо „старшим братьям“ за наше положение».

Вот это целевая аудитория, я понимаю!

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.