+3
Сохранить Сохранено 7
×

Пророки в чужих отечествах: самые популярные за рубежом писатели России


Пророки в чужих отечествах: самые популярные за рубежом писатели России

© Игорь Ставцев/Коллаж/Ridus

В России писатель, как известно, больше, чем писатель. Любой, но особенно из числа классиков. Такова уж сила печатного слова в нашем Отечестве. А вот во многих иных странах, быть писателем, даже очень хорошим, для всеобщего признания не достаточно. Нужно быть еще харизматичным, обладать какой-то нестандартностью, выделяться в ряду других, даже самых талантливых.

На Западе и своих-то кудесников слова делят на топовых и не очень, что уж говорить, о литераторах из России. В ряде случаев признанию наших литературных гениев мешает языковый барьер — действительно трудно оценить даже само «солнце русской поэзии» А. С. Пушкина, не зная язык, на котором он творил.

Но трудности перевода в ряде случаев не помешали признанию на, так сказать, мировой арене. Автору этих строк однажды довелось видеть переводчика стихов В. Маяковского на японский. Представьте себе знаменитую лесенку, записанную иероглифами.

Он был участником научной конференции, посвященной творчеству Андрея Платонова, одного из трех, пожалуй, самых популярных русских писателей в мире. Наряду с А. П. Чеховым и, конечно, с Ф. М. Достоевским.

А вот почему именно они пользуется особым признанием в мире — попробуем разобраться в этом материале. Если говорить в целом, то у каждого из них была своя, как сейчас принято говорить, фишка и необычная, яркая биография. Каждый был пионером, «пророком» чего-то нового, например необычного прочтения жанра, в котором работал, ранее не использовавшегося стиля, а иногда оригинальной философской концепции.

Ф. М. Достоевский

© Василий Петров, общественное достояние

Вот, скажем, даже самые отъявленные книгофобы, ненавидящие литературу, да и сам процесс чтения, не могут отрицать незаурядной индивидуальности у Федора Михайловича Достоевского. Он, на самом деле, не просто писатель, а философ, который свои постулаты поместил в форму романов и доказал образами и поступками героев из них. При этом он писал не скучные морализаторские трактаты, а самые настоящие детективы.

Другое дело, что он превращал банальный, по сути, сюжет с поиском и разоблачением преступника в глубокое рассуждение о смысле жизни, о сокровенных тайнах человеческой души, о социальных проблемах общества. Но вот разделить эти грани сознания и творческих поисков Достоевского не смог бы даже он сам. Хотя попытки вольно или невольно предпринимались — в одном из старых пробных вариантов ЕГЭ был вопрос о том, какой конфликт в романе «Преступление и наказание» главный. Ни больше, ни меньше. Ответы предлагались примерно такие: общественно-политический, социально-экономический, философский или внутренний, психологический. Притом что все они, как мы понимаем, были в равной степени главными и взаимосвязанными между собой.

Этот пример, к слову, наглядно показывает, настолько не подходит к литературе как дисциплине экзамен в форме теста. В ней нет и не может быть ничего однозначного и категоричного. Вообще, не может, а уж в творчестве такого незаурядного художника, как Ф. М. Достоевский, и подавно.

В этом-то и сила его творческого метода. Только у него все сыновья в «Братьях Карамазовах» могут оказаться отцеубийцами и абсолютно невиновными и даже не от мира сего людьми одновременно. Только у него внешне благополучные члены общества могут оказаться в тысячу раз более низкими людьми, чем убийца Раскольников, а представительница древнейшей специальности с низкой социальной ответственностью в тысячу раз выше.

Так что разгадать секрет гениальности Достоевского, как и любой вообще гениальности, очень трудно. А вот почему ее поняли и приняли в самых разных уголках нашего грешного мира — как раз большой загадкой не является.

А. П. Чехов

© Общественное достояние

Как и восторженное восприятие творчества Чехова. Хотя знаменит он во всем мире прежде всего, как драматург, в то время как его рассказы в основном известны и популярны на родине. Возможно, тут виноват все тот же языковой барьер — оценить тонкость юмора все-таки трудно, не владея языком автора. Можно, наверное, но все же не во всей ее сочности.

Но главное, почему драмы, если можно так говорить применительно к классике, ближе людям из самых разных стран — это их наглядность. Они ведь не предназначены для чтения, ну, точнее, не столько для чтения, сколько для постановки на сцене. А это дает возможность понять что-то, что из-за переводческих недоработок может ускользать даже от самого внимательного читателя.

Что же касается чеховских пьес, то их прелесть в многозначности, в возможности самых различных прочтений на разных сценах и даже на одной, но в разных постановках. Поэтому «Вишневый сад», «Три сестры» и «Чайку» будут ставить всегда, покуда существует театр.

Даже отдельные персонажи, причем не только центральные, могут прочитываться по-разному. Тот же Фирс из «Вишневого сада» для кого-то смешной дядька, для кого-то по-своему мудрый, но забитый старичок, а для кого-то старый, преданный слуга, много знающий, еще больше понимающий.

Рассказы, конечно, не имеют и не могут иметь такой полифонии. Толстый и тонкий — это два социальных типажа, человек в футляре — трус, перестраховщик. И при любой трактовке таковым будет в любой экранизации.

Поэтому, возможно, Чехов-драматург на мировом читательском, да и литературоведческом рынке всегда будет доминировать над Чеховым-новеллистом. Хотя оба очень талантливы в равной степени.

Да и стал Чехов столь одаренным и известным автором, благодаря коротким рассказам. Сначала он писал журналистские очерки, потом стал делать эти короткие скетчи-новеллы. А так бы, наверное, остался талантливым лекарем, но совершенно неизвестным не только сейчас во всем мире, но и при жизни.

А. П. Платонов

© Andrey Platonov, Soul and Other Stories, New York 2007

Если Чехов был врачом и это в определенной степени сказалось на его творчестве, то Андрей Платонов был мелиоратором и электриком по профессии. И это самым решительным образом отразилось на его мировоззрении.

Он воспевал всякую мощную и, как он считал, красивую техническую штуковину, Особенно любил воронежский самородок паровозы. Они в его восприятии кажутся по-настоящему живыми, одухотворенными, как его любимые герои. Последних он обязательно представлял близкими себе электриками или мелиораторами. Ну или музыкантами, если по каким-то причинам данного, конкретного персонажа он видел гуманитарием, а не технарем.

А так это всегда или механик, как Сарториус в «Счастливой Москве», или ученый, как Лихтенберг в «Мусорном ветре». Платонов был поэтом научно-технического прогресса и, возможно, поэтому столь любим в странах, совершивших или совершающих технологический прорыв. Он сумел соединить воедино литературу, музыку и холодную вроде бы механику.

Сумел, потому что все это грани его собственной души. Как и духовное одиночество, которое сквозит в строках многих европейских и североамериканских авторов, но именно у Платонова мотив отрыва от цивилизации проявляется даже ярче, чем у тех иностранных авторов, творчество которых он оценивал в своих литературно-критических эссе «Размышления читателя» — Э. Хемингуэя, К. Чапека, Р. Олдингтона.

Принято считать, что платоновское творчество потому так восторженно было принято на Западе, что в нем очень много антисоветизма. Но это только на первый взгляд. Сам Платонов считал себя большевиком, говорил, что рабочий класс — его родина. А вся явная и подспудная критика вызвана только его беспокойством о будущем «эсесерши», устоит ли она.

Когда эта сторона творческого гения Платонова стала явью, интерес к нему если и уменьшился в мире, то не намного, особенно в профессиональной, литературоведческой среде, где, конечно, подлинного Платонова знали давно. Знали и, возможно, даже больше уважали за верность своим идеалам, вопреки всему, в том числе личным бедам и трагедиям.

Он был постоянен в своих убеждениях, но очень подвижен и гибок в творчестве. С языком он как будто играл, как и с творческим методом, да и с жанрами. У него та же литературная критика, как архитектура у Сальвадора Дали, превращалась в театр. И в этой гиперпьесе главное действующее лицо — Пушкин, которого он называл «нашим товарищем».

Знают и других

© ru.wikipedia.org

Конечно, Александра Сергеевича Пушкина надо было бы включить в список самых популярных в мире. Его стихи чуть ли не первое, что стараются выучить те иностранцы, которые решили выучить русский. Но именно в этот момент, а осознанно, насколько возможно понимая и принимая творческую концепцию, в мире прежде всего видят именно этих русских авторов. Хотя, конечно, не только их — во второй тройке Б. Пастернак, М. Горький и, разумеется, Лев Толстой. Они если и уступают в читательском интересе и в литературоведческих поисках отмеченным нами, то совсем немного. Да и с этим, наверное, многие поспорят — литературоведение не точная наука, как мы отметили выше, где все измерено и подсчитано.


  • Телеграм
  • Дзен
  • Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.

Нам важно ваше мнение!

+3

 

   

Комментарии (0)