Мир видел много разных катастроф, прямо или косвенно затронувших судьбы тысяч людей. Для каждого, кто выжил в них, произошедшее становится личной трагедией, окрашенной в свои собственные тона, складывающиеся в уникальную картину, не имеющую ничего общего с сухими сводками информационных каналов.

27 мая исполнилось 22 года со дня разрушительного землетрясения, стершего с лица земли сахалинский городок — Нефтегорск.

Об этой катастрофе, унесшей жизни и перепахавшей судьбы нескольких тысяч человек, говорилось достаточно много и даже был снят фильм. Однако все это не дает возможности погрузиться в атмосферу происходившего 22 года назад настолько, насколько это можно сделать со слов непосредственных участников. Для каждого из них трагедия Нефтегорска стала частью собственной жизни, забыть и отстраниться от которой уже невозможно даже при огромном желании.

Мы публикуем эту историю с согласия и со слов её главной героини, как есть, без каких-либо редакционных правок. Имена участников повествования изменены: некоторых уже нет, а кто-то жив еще — зачем ворошить.

Эта трагедия, случившаяся по воле природы, почти забылась. Землетрясение в тот день унесло жизни 2040 человек, уничтожив чистый красивый поселок городского типа Нефтегорск.

Трагедии предшествовала трагедия

27 мая 1995 года — пятница, вечер. Нефтегорск тогда уже переживал страшную трагедию. Местный житель, который уже долгие годы был парализован, неоднократно пытался покончить с собой, близкие постоянно следили, чтобы рядом с ним не было никаких опасных предметов. Но в тот вечер он как-то смог раздобыть спички…

Когда взломали дверь, больному уже невозможно было помочь, да и помощь ему уже была не нужна. Долго из окна валил густой черный дым. Эта страшная смерть взволновала всех жителей нашего сравнительно небольшого поселка (население в тот момент — 3197 человек).

Еще до пожара мы с сестрой решили бороться с лишним весом: пошли покупать гербалайф. Бывшая работница библиотеки занималась распространением этого препарата. Она нам долго рассказывала о его чудесных свойствах, показывала разные проспекты, у нее был собран большой рекламный материал.

Мы с сестрой тогда решили: я начинаю худеть с субботы, прямо с завтрашнего дня, а сестра отложила до понедельника. Всё это удовольствие стоило один миллион с человека. Были тогда в ходу такие суммы, а мы, значит, были миллионерами. Вот когда мы вышли с дорогим приобретением из подъезда дома, в этом же доме на четвертом этаже горел человек.

Следующий день — собственно, суббота. С утра поставила тесто для булок, вкусные были бы, но не мне, мне предстоял гербалайф.

После завтрака отправились на дачу кормить хозяйство. У нас были коза с козленочком, куры, большой поросенок и кролики.

Целый день мы провели на даче, обратили внимание на кошек, их много собралось на нашем поле, и они носились друг за другом, как бы играя. Мы удивились: чего это они так разыгрались. По прошествии времени поняли, что кошки не играли вовсе, они чувствовали беду и не знали, куда спрятаться, поэтому так и носились.

Впрочем, обитатели нашего хозяйства вели себя как обычно — все ели нормально, куры уселись на насесты спать, даже кошка зашла на ночлег в сарай.

Муж уговаривал меня остаться ночевать на даче, сам он опасался за оставленную в поселке машину. Продукты на даче были, кровать и постельные принадлежности тоже. Было электричество, можно было сварить ужин. Но уже было поставлено тесто, нужно было стряпать, поэтому ночевать мы вместе отправились домой в поселок, в трехэтажку.

Пока испекла булки, помылась в ванне, время перевалило за 23 часа. Дома было прохладно, я после ванны — в постель, надела на ноги теплые носки. Согрелась, но еще не спала, а муж уже уснул.

В плену стихии

Вдруг слышу страшный гул, он идет как бы под землей и очень быстро приближается. Я никогда такого звука не слышала, но еще успела подумать: «Чем же это закончится…» И вдруг сильный взрыв подбросил наш дом, словно карточный, и тут же обломки легли на землю.

Я успела толкнуть мужа, крикнуть: «Бежим!» Сели на кровати, а бежать некуда. Я совсем не пострадала, а мужу осколок ударил по голове, потом она долго у него болела.

Кровать у нас была большая двухспальная, в ногах стоял шифоньер, а сразу возле кровати — стенка. На верху стенки лежала колонка от магнитофона, она упала на край кровати, а на нее сверху — потолочная плита, — возможно, это и спасло нас.

Мы были как бы в шалаше: первые сутки могли двигаться на кровати, ложиться в полный рост, на вторые сутки — уже только сидеть, с каждым подземным толчком места оставалось все меньше и меньше.

Сначала у меня возникла мысль, что где-то в доме взорвался газ.

Но с улицы отчетливо слышались голоса, и вскоре мы узнали, что это землетрясение. Разговаривала я с соседом, он был в момент толчков в комнате, жена в коридоре развешивала белье, а сын выходил из ванной.

Жена не разговаривала, молчала, он решил, что она либо мертва, либо без сознания; сын разговаривал, но ему шкафом придавило ноги, он не мог их освободить. И еще я заметила, их квартира оказалась как бы уровнем ниже нашей.

Я мужу говорю: «Не будем расстраиваться: в нашем доме живет начальник НГДУ (это у нас было главное предприятие — нефтегазодобывающее управление), его будут спасать и откопают нас».

Почему-то не думалось, что может быть столько погибших.

С Ниной (это моя сестра) мы в тот день не общались, видела вечером их, когда они возвращались со своей дачи. Я была у окна, мы помахали друг другу, а сбегать поговорить было некогда, да и устали за день. Но вообще такое бывало крайне редко, мы каждый день друг друга навещали, пили вместе чай, смотрели телевизор. Я надеялась в воскресенье с утра сбегать к ним, наши дома стояли напротив друг друга. Я могла видеть, как они входили в свой подъезд.

Но скоро я поняла, что сестра и её муж мертвы. Иначе они были бы где-то рядом возле наших развалин и мы бы слышали их голоса.

Потом загудели вертолеты. Школа у нас была рядом, а за школой находились стадион и площадка, там могли приземляться вертолеты, и мы слышали, как они садились.

Потом загудели машины, трактора. Оказалось, еще один наш сосед с верхнего этажа был в момент удара на вахте. Его жену выбросило наверх, в какой-то просвет она увидела пламя — это горел соседний дом — и выбралась, как-то ориентируясь на этот свет.

Этот наш сосед, огромное ему спасибо, услышал наши голоса и потом всё время, пока нас не освободили, подходил к тому месту, откуда нас слышал, приносил нам новости, хлеб, огурцы, колбасу, воду.

По его же требованию спасатели добрались до нас.

Спасательная операция

Спасатели нас не слышали, поисковая собака нас не обнаружила, поэтому соседу пришлось убеждать, доказывать, что здесь есть живые люди. Мы слышали всё очень хорошо, а наших голосов не замечали.

В соседнем подъезде жил мальчик Игорь с родителями, и мы разговаривали с ним, он мог передвигаться и рассказывал мне, где он находился. Нашел сейф отца, где тот хранил ружье. Игорь ходил, обследовал место, иногда натыкался на сплошной завал, возвращался и нашел как-то для себя лазейку, выбрался, сообщил нам об этом.

Сидя в завале, мы не имели никакого представления о разрушениях. Заработали подъемные краны — мы надеялись, что нас скоро откопают.

Прошла ночь, вот уже и день подходит к концу. Мы каждый раз, как приходил сосед, спрашивали у него: «Скоро ли нас откопают?»

Он сначала всё успокаивал.

Начали мерзнуть. За день мы успели кое-что вытащить себе из одежды. Муж надел брюки, носки, также ему досталась вязанная мною желтая кофта с розой на груди. Мне попались рейтузы, черная пушистая кофта, а носок один с ноги слетел, я была в одном носке, но так как ночь была холодная, а движения ограничивались пространством, из колготок сделала чулки, обула ноги. Сигарет и спичек было у мужа в достатке, так как на краю шифоньера стояла коробка с сигаретами, ее сбросило на кровать.

Я сначала боялась, когда муж закуривал, что где-то может быть газ и мы взорвемся…

К концу первого дня сосед из внешнего мира сказал нам, что кранами почти ничего не удается поднять: плиты все старые и когда кран поднимает их, они тут же ломаются на весу, падают и давят тех, кто еще был жив. Давят и своим весом, и тем, что при падении сотрясают все развалины. Да еще и подземные толчки не прекращались.

В этот раз я спросила: «А нас сегодня спасут?»

На что он честно ответил: «Нет». И я, придвинув подушку, уже свернувшись калачиком, уснула. Очень странно, но в эти дни я много спала.

В этот же раз я попросила рассказать, что стало с поселком, что он собой теперь представляет.

Он сказал: «Нам по телевизору показывали итог землетрясения в Спитаке, там мы видели остов здания, у нас же ничего не осталось, только кучи мусора…»

Никак невозможно было это себе представить. Он же рассказал, что полностью разрушен клуб, погибло очень много молодежи.

У нас в поселке хорошо была поставлена работа инспектора детской комнаты милиции и школы. Старшеклассникам официально разрешали находиться на улице до 21 часа зимой и до 22 часов весной и летом.

Здесь же, когда для выпускников прозвенел последний звонок, им разрешили танцы до полуночи. Кто-то успел выйти из клуба, большая же часть была в зале и фойе — живых там никого не осталось: залы большие, перегородок мало.

Многодневное спасение из каменного плена

Идут вторые сутки под завалом, на кровати мы уже сидим. Двигаться не позволяет пространство. Муж немного ест — то, что приносит сосед, я же есть не могу, кусок не лезет.

Сосед приходит не часто, он занят поисками своих детей. Сына нашли, похоронили, ищут дочь Наташу, в этих развалинах ее комнату найти не удается.

Слышим голоса, кто-то громко спрашивает: «Есть ли кто живой?»

Я отвечаю: «Живые есть». Называю фамилии, сколько человек, но меня не слышат.

Подобное повторяется несколько раз в течение дня, я отвечаю, что нас двое, рядом слышу голос первого соседа, он объясняет, что их тоже двое, но все уходят, а мы остаемся в завале…

Наступил вечер, слышим громкие голоса, это наш второй сосед кому-то доказывает, что есть тут живые, он слышит трех человек.

И вот мы узнаём, что скоро здесь будут спасатели. Вот мы слышим их голоса. Радости нашей нет предела, скоро нас спасут, вытащат из дома, чуть не ставшего для нас могилой, но радость тут же подавляется.

Где моя сестра? Кто из близких знакомых погиб? Слышала голос ********* Виталия, он в это время жил на юге Сахалина, здесь откапывал, искал родителей, братьев, сестру; из пятерых человек он слышал голос одного брата, не мог он еще до него добраться, остальных похоронил. Вскоре он все же добрался до него, это было уже после нашего освобождения, я видела, как обнялись два брата, и пошли они, так же обнявшись.

Но вот начали работать спасатели, я слышу голос первого соседа: «Меня спасайте первого, у меня ребенок». Мне становится обидно, шепчу про себя: «Ага, ребенок, рост под два метра да вес к центнеру…» Сейчас точно не помню, закончил он тогда 10-й или 11-й класс.

И вот спасатели начали работать, вскоре наш сосед был освобожден. Только до сына не могли добраться, слишком все было завалено. А он был жив, шкаф придавил ему ноги, он лежал, уже не чувствуя их, но с отцом разговаривал, был в сознании.

Лишь через пять дней добрались до него спасатели, он был жив, но до больницы его не довезли, умер по дороге.

Но вот наконец спасатели подходят к нашей стене. Они обсуждают, какой инструмент здесь нужен, где лучше сверлить отверстие, чтобы мы могли вылезти и чтобы нас не придавило раньше.

Потолочная плита от вибрации могла сорваться со своей ненадежной опоры, и тогда некого было бы спасать…

Заработал молоток. Муж просил просверлить отверстие пошире, потому что жена полная.

Вот появилось сквозное отверстие, один из спасателей говорит, что он сумел бы из этого отверстия выбраться, но нам надо шире. Потом они передают инструмент нам и муж сверлит изнутри.

А я все сижу и прошу эту плиту не падать, подержаться еще немного.

Ну вот, работа закончена. Муж подсаживает меня, спасатели вытягивают, потом помогаю выбраться супругу. Мы оказываемся наверху на небольшой площадке, наша кровать была где-то ниже.

Уже ночь, темно, но везде горят прожектора. Мы босые, спускаемся осторожно, кругом нагромождения бетона, прутьев, дерева, и вот мы на земле. Мы будем жить. Спасатели предложили мужу закурить, они думали, что он двое суток не курил, но он сказал: «Сигарет у меня было много, там еще осталось».

Сколько раз, сидя в завале, я пыталась молиться, просила Бога спасти, хотя ни одной молитвы не знала. Я говорила: «Помоги, Господи, не дай погибнуть, ведь у брата умерла жена, осталось трое детей, их надо поднимать, кто ему поможет».

Нам сразу сказали, что сначала нужно сходить в медпункт. Мы пошли, там нам поставили какие-то уколы, мы даже не поинтересовались, что нам кололи.

Потом пошли к дому сестры — возле развалин горели костры, ночи были холодные. Посидели у костра. У сестры квартира была угловая, с их угла никаких работ не велось. Замерзли, пошли на дачу. Все дачи были вскрыты: кто-то заботился о голодных животных, кто-то мародерствовал.

Накормили свое хозяйство и вернулись к развалинам. Муж решил слазить в свою квартиру, достать одеяло и узел с одеждой.

Двое суток еще мы лазили по развалинам дома сестры, на третьи добрались до их квартиры. Уцелевшие вещи складывали в свою кучу. Муж нашел документы, вынес видеомагнитофон.

Мне было страшно увидеть сестру и её мужа неживыми, и я под каким-то предлогом ушла. Вернулась быстро, но мертвых уже увезли к школе.

В эти дни всех умерших свозили в школьный сад. Там стояли горы белых гробов (без материала), из досок были сколочены столы, на них — рулоны белой и красной ткани.

Множество трупов. Но не меньше и живых. Здесь же оформляли свидетельства о смерти.

Среди трупов

Мы пошли к школе, и муж показал мне, где оставил наших родственников. Они не были раздавлены. Сестра легла спать, ее нашли в спальне, у нее потом обнаружили лишь маленькую ранку на голове, а её муж был в комнате, смотрел, видимо, телевизор, одет.

Мой муж сказал, что, когда их достали, мужики предлагали ему снять с них золото, мол, все равно вытащат, но он отказался, правда, пока никто потом и не снял.

Я попросила откопать по возможности одежду для сестры, а сама осталась оббивать гробы. Я до этого никогда даже не видела, как это делается, и вот пришлось самой заниматься. Долго выбирала гробы, нужно было, чтоб подошли по всем размерам.

Подходила знакомая, она работала в больнице, просила посмотреть на ее дочь: «Посмотрите на мою красавицу…». Девочка училась в начальных классах. Лежала как живая.

Трудно было поверить в реальность происходящего. Мне казалось, что всё это делаю вовсе не я. Набрала ткани, принесла гвозди, молоток и начала тканью оббивать гробы: схожу, посмотрю, как другие это делают, и я делаю так же. Я работала до глубокой ночи, кругом мертвые, и постоянно подвозят новых…

Закончила, муж принес одежду, туфли, но надеть не смогли, платье положили на нее, туфли в ноги, лицо прикрыли шарфом.

Замерзли. Мы решили, что их у нас до утра не украдут, пошли отдохнуть на свою дачу. Опасения были не случайны. Покойников воровали в буквальном смысле слова, так как за погибшего родственника по свидетельству о смерти выплачивался, по-моему, миллион.

Потом сумму уменьшили, а потом совсем не стали выплачивать. А свидетельство о смерти выписывали по предъявлении трупа, вот и воровали. Наши лежали в гробах, и вес у обоих при жизни был приличный (сестра шутила: «Я встала на весы — балансир согнулся»), для воров они были тяжелы.

Утром, еще рассвет только занимался, пришли к школе. Нужно было поймать машину, чтобы увезти гробы на кладбище, чтобы кто-то помог погрузить гробы на машину, найти подходящую могилу (мы своих похоронили рядом в двух могилах).

В этот день шел дождь, было прохладно, мы вернулись с кладбища и тут же встретились с еще одной моей сестрой возле школы — она приехала с материка с зятем. Её зять в марте с семьей переехал из Нефтегорска на материк, у него здесь было много друзей, знакомых. Если бы они не уехали, здесь бы сгорели, их дом сгорел весь.

Мы шли по школьному саду, лил дождь. В одном месте несколько дней стояло кресло, а на нем аккуратно сложены вещи — видимо, выносил хозяин. Сейчас же все было разбросано, затоптано в грязь.

Местные жители чужого не брали. У нас не было таких, кто не пострадал сам, либо не потерял близких, поэтому даже свои вещи не брали, не то что чужие.

И вот здесь мы впервые услышали про гуманитарную помощь. Оказывается, ее начали выдавать чуть ли не в первый день. А кто ее получал?

Местным было некогда: либо искали, либо хоронили близких. Мы с сестрой пошли получать эту помощь.

Очередь была большая, но никого из знакомых я не увидела. Я сильно замерзла, сестра объясняла, что мы только что с кладбища, что у меня нет другой одежды, но очередь молчала.

Я так замерзла, что у меня стучали зубы, сестра снова просила дать мне без очереди. Наконец кто-то из выдающих обратил на меня внимание и выдал мне пуховик, а мужу — аляску. Я пуховик, конечно, сразу надела. Мы решили перейти жить на дачу погибшей сестры — на нашей даче не было света, она была подальше, а грабители не дремали, было страшно.

А возле её дачи поставили административные палатки, там свет не отключали и постоянно был народ.

Зять нашел машину, погрузил всех наших животных, увез на Сабо и продал все по дешевке. Я помню, как несколько раз объясняла ему, какой козленок у какой козы, чтобы случайно не перепутал, не разъединил.

А потом каждое утро возвращались к развалинам жилища, пытаясь добраться до квартиры, — нужно было искать документы. Муж копал. А я в это время шла к административным палаткам, мы целыми днями оформляли какие-то справки, потом оказалось, что оформляли не то, нужно было оформлять другое…

Гуманитарная катастрофа

Подошел поминальный девятый день. Прилетели священники из Южно-Сахалинска. Они читали молитвы, а люди молча стояли с зажженными свечами в руках.

Свечей держали столько, сколько родственников у тебя погибло, у меня было две, рядом стояла наша молодая учительница, у нее в руках было девять свечей. У нас была электрическая плита, и мы еду готовили себе сами. Открылся склад, где выдавали продукты, мы получали необходимое на несколько дней, лишнего не брали, а кто-то брал — везли в Оху и продавали.

Мы видели, как землетрясение разрушило кору Земли: в некоторых местах выровнялись вершины гор.

Кое-где земля была просто разорвана, в одном месте образовался огромный овраг, а из него вверх торчали рельсы разорванной железной дороги. Основные дела были закончены, нам обещали жилищные сертификаты, и мы ждали их.

Уехали зять с сестрой, мы остались вдвоем, но почти всегда с нами был кто-то знакомый. Приезжали даже родственники знакомых с материка.

После 20 июня кто-то сходил в лес — прошел слух, что в лесу много грибов, сначала никто не верил, но это оказалось правдой.

Мы тоже сходили, набрали, я даже замариновала. Никогда раньше в это время грибов не было. Дня три, наверное, собирали грибы, а потом они исчезли: мы уезжали 30 июля — грибы больше не появились.

Каждый день ходили на кладбище, но я не видела там плачущих. Люди приходили как в гости к родственникам. Я когда-то с материка привозила кустик сирени и ранетку, посадила на своей даче, принялись. Теперь я их выкопала, посадила возле родных могил.

Между тем раздали наши трудовые книжки — школьное здание оказалось не полностью разрушено, но находиться в нем было опасно. Вот кто-то рискнул и достал трудовые, аттестаты.

Привезли гуманитарку от районо.

Затем из Японии прислали гуманитарную помощь, раздавали ее сами японцы и только лишь пострадавшим.

Рассказывали, кстати, что о землетрясении первыми узнали и сообщили именно японцы. Когда же наш участковый милиционер позвонил в Оху и сообщил, что Нефтегорск разрушен, ему ответили: «Напился —проспись!»

После того, как спасли нас, живых находили все меньше и меньше.

Наверное, последней живой была ****** **** ****, она работала в группе продленного дня. О ней сообщали, ей повезло, ее нашли живой. Но она не выжила.

Пришлось открыть новое кладбище, но там большинство могил было неизвестных, неопознанных погибших. Были в поселке одинокие, их некому было искать, опознавать, были и такие, что невозможно опознать. А еще ведь это был субботний день, приехали родственники, дети, друзья. Кто-то в гости, кто-то помочь на даче…

12 июня наконец добрались до нашей квартиры. У нас во всю комнату был палас, поэтому все на нем осталось.

Коля собрал документы, сестра принесла кое-что из посуды. Золото кто-то успел забрать: у меня в коробочке лежали две пары сережек, покупала племянницам, берегла и мою цепочку, сестра сказала, что просеяла весь песок на паласе, но ничего не нашла.

Я за все время на развалинах своего дома была раза два, все оформляла какие-то справки, готовила обеды, ужины. Рядом раскрылась квартира соседей по площадке, но там копались посторонние люди.

У соседей было две дочери, жили одна в Питере, другая в Москве. Вот приехала из Питера дочь — наверное, от увиденного у нее случилось нервное расстройство: она доказывала, что у мамы были другие сережки в ушах и поэтому похоронили под ее фамилией другую женщину. А отчима своего она, по ее словам, видела живым в поселке, он приходил на дачу свою.

Ей было страшно там оставаться одной, я ее приводила ночевать на свою дачу, так от ее рассказов мне становилось страшно.

Природа компенсировала ущерб: зацвели цветы, особенно много было ромашек — высокие, кусты усыпаны белыми цветами, у соседей в огороде стеной стоял мак.

Поспела клубника, так же рано, варила варенье.

Каждый день встречались у административных палаток, узнавали новости.

В поселке теперь шли разрушительные работы — нужно было доломать устоявшие здания. Потом возле гряды разрушенного дома копалась траншея, туда сгребали остатки дома, заравнивали. Получилось ровное поле, откуда ветер разносил трупный запах.

Затем сверху был насыпан метровый слой земли.

Всё, поселок исчез, на месте остался лишь памятник Ленину с вытянутой рукой.

Памятник-ориентир, да вокруг деревянные дачи.

Иногда привозили какую-то гуманитарку, выдавали в разных местах. Иногда приходилось ездить в Оху. Там получила покрывало, коробку шоколада и коробку лапши быстрого приготовления.

Самое необходимое было прислано из Японии. Там, по-моему, в феврале было землетрясение, на коробках даже иногда было написано «Нефтегорск — Кобэ». Это были газовые печки и баллончики к ним, печки-обогреватели керосиновые, одежда, предметы гигиены и даже деньги.

Катастрофические последствия 

Случившееся природное явление отразилось на каждом из нас.

За все время трагедии я почти не видела плачущих людей. В первый день, как нас спасли, я встретила свою знакомую, ее сын учился в начальной школе, а другой сын вернулся из армии. Она мне сообщила, что ее мальчики погибли и они их похоронили на Сабо, — я поразилась, как это было бесцветно сказано. Потом я видела, как люди спокойно ходили среди погибших, опознавали их как бы спокойно. Была группа оставшихся в живых медиков, группа педагогов, среди уцелевших образовывались новые семьи.

Прошло 40 дней. Поминали своих погибших. Объявили, что скоро свернут административные палатки, а сертификатов на жилье нет и неизвестно, когда будут.

Вот администрация переехала в Оху, снята охрана. Днем стали появляться непонятные люди на мотоциклах в масках, по ночам слышали стрельбу…

А нам же выдали по 50 миллионов, правда, сколько-то высчитали, — это был указ Ельцина. Потом еще по миллиону. Часть денег мы успели проездить в Оху, немного я давала сестре.

Видимо, именно из-за этих денег и появились люди в масках. С каждым днем становилось всё страшнее.

Мы решили, что нужно уезжать: не погибли в землетрясении, убьют из-за этих денег. Либо сам сойдешь с ума.

Оформили билеты, проезд был бесплатным, но уезжать было очень тяжело.

Прошло 22 года, а я ни разу не была в Нефтегорске, да и теперь не смогу побывать. Нет материальной возможности. Лишь 28 мая каждый год хожу в церковь, зажигаю свечи за упокой.

Да смотрю в эти дни все передачи по телевизору, а вдруг что покажут про Нефтегорск.

С нами же все в порядке, через год после трагедии получили квартиру в 10-этажном доме, но оставаться там надолго не можем, я боюсь обвалившихся потолков…

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.