«Он стремился на бумаге к лаконичности, к лапидарности, присущей поэтической речи: к предельной емкости выражения. Выражающийся таким образом по-русски всегда дорого расплачивается за свою стилистику. Мы — нация многословная и многосложная; мы — люди придаточного предложения, завихряющихся прилагательных. Говорящий кратко, тем более — кратко пишущий, обескураживает и как бы компрометирует словесную нашу избыточность», — писал о Сергее Довлатове спустя год после его смерти Иосиф Бродский.

Прибавить что-либо к этим словам крайне сложно. Сергей Донатович — мастер рассказа, написанного короткими понятными запоминающимися фразами. Стремясь сделать свои произведения как модно лучше, он вводил для себя искусственные ограничения: начальные буквы слов в одном предложении никогда не повторяются.

«Рассказы его держатся более всего на ритме фразы; на каденции авторской речи. Они написаны как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи. Это скорее пение, чем повествование, и возможность собеседника для человека с таким голосом и слухом, возможность дуэта — большая редкость», — говорил о Довлатове его друг Бродский.

«Соло на ундервуде»

• Соседский мальчик ездил летом отдыхать на Украину. Вернулся домой. Мы его спросили: Выучил украинский язык? — Выучил. — Скажи что-нибудь по-украински. — Например, мерси.

• Лениздат напечатал книгу о войне. Под одной из фотоиллюстраций значилось: «Личные вещи партизана Бонсюка. Пуля из его черепа, а также гвоздь, которым он ранил фашиста…» Широко жил партизан Боснюк!

• Беседовали мы с Пановой. — Конечно, — говорю, — я против антисемитизма. Но ключевые должности в российском государстве имеют право занимать русские люди. — Это и есть антисемитизм, — сказала Панова. —? — То, что вы говорите, — это и есть антисемитизм. Ключевые должности в российском государстве имеют право занимать ДОСТОЙНЫЕ люди.

«Соло на IBM»

• Сильные чувства — безнациональны. Уже одно это говорит в пользу интернационализма. Радость, горе, страх, болезнь — лишены национальной окраски. Не абсурдно ли звучит: «Он разрыдался как типичный немец».

• После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов.

• Известный диссидент угрожал сотруднику госбезопастности: — Я требую вернуть мне конфискованные рукописи. Иначе я организую публичное самосожжение моей жены Галины!

• Рубин вспоминал: Сидим как-то в редакции, беседуем. Заговорили о евреях. А Воробьев как закричит: «Евреи, евреи… Сколько этот антисемитизм может продолжаться?! Я, между прочим, жил в Казахстане. Так казахи еще в сто раз хуже!..»

«Филиал»

• Иногда меня посещают такие фантазии. Закончилась война. Америка капитулировала. Русские пришли в Нью-Йорк. Открыли здесь свою комендатуру. Пришлось им наконец решать, что делать с эмигрантами. С учеными, писателями, журналистами, которые занимались антисоветской деятельностью. Вызвал нас комендант и говорит: Вы, наверное, ожидаете смертной казни? И вы ее действительно заслуживаете. Лично я собственными руками шлепнул бы вас у первого забора. Но это слишком дорогое удовольствие. Не могу я себе этого позволить! Кого я посажу на ваше место? Где я возьму других таких отчаянных прохвостов? Воспитывать их заново — мы не располагаем такими средствами. Это потребует слишком много времени и денег… Поэтому слушайте! Смирно, мать вашу за ногу! Ты, Куроедов, был советским философом. Затем стал антисоветским философом. Теперь опять будешь советским философом. Понял? — Слушаюсь! — отвечает Куроедов. — Ты, Левин, был советским писателем. Затем стал антисоветским писателем. Теперь опять будешь советским писателем. Ясно? — Слушаюсь! — отвечает Левин. — Ты, Далматов, был советским журналистом. Затем стал антисоветским журналистом. Теперь опять будешь советским журналистом. Не возражаешь? — Слушаюсь! — отвечает Далматов. — А сейчас, — говорит, — вон отсюда! И помните, что завтра на работу!
• Панаев был классиком советской литературы. В сорок шестом году он написал роман «Победа». В романе не упоминалось имени Сталина. Генералиссимус так удивился, что наградил Панаева орденом. Впоследствии Панаев говорил: Кровожадный Сталин наградил меня орденом. Миролюбивый Хрущев выгнал из партии. Добродушный Брежнев чуть не посадил в тюрьму.

• Затем была принята резолюция, осуждающая сталинизм. Ее подписали все, кроме литературоведа Шермана. Профессор Шерман заявил: Я с покойниками не воюю.

• В моем архиве есть семь писем от Панаева. Вернее, семь открыток. Две из них содержат какие-то просьбы. В пяти других говорится одно и то же. А именно: «С похмелья я могу перечитывать лишь Бунина и Вас». Когда Панаев умер, в некрологе было сказано: «В нелегкие минуты жизни он перечитывал русскую классику. Главным образом — Бунина…»

• Наша память избирательна, как урна. («Наши»)

• Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов? («Заповедник»)

• Телеграм
• Дзен
• Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.